Интернационалисты не по крови, а по духу
Вряд ли кто-то станет спорить, что представители национальных меньшинств внесли в три русских революции вклад, абсолютно неадекватный той роли, которая отводилась им в Российской империи. И это, вообще-то, можно понять, к тому же не стоит забывать, что все до одной революционные партии делали в своей политической борьбе ставку на националов.
У большинства это было записано в программах, многие напрямую обещали полякам, финнам и даже политически отсталым прибалтийцам независимость или как минимум автономию. Кстати, украинцы в этом отношении были вообще на особом положении, а вот белорусам удалось всерьёз заявить о себе уже только при поддержке большевиков.
Однако если первыми в национальном топ-листе российских революционеров безусловно идут евреи, то второе место точно застолбили за собой поляки. При этом, надо признать, действительно ярко они проявили себя уже только в октябре 1917-го и после него. Вместе с крайне левыми, такими, как большевики, часть эсеров и меньшевиков, они декларировали приверженность мировой революции и интернационализму, но решать прежде всех иных неизменно предпочитали узкие национальные задачи.
Главным в повестке дня у любого мало-мальски значимого национального объединения всегда стоял вопрос о независимости. Поляки на протяжении ста лет не ждали милостей от русского царизма, как и Мичурин от природы, и поднимали восстания в каждый момент, как только империя испытывала трудности. Так было ещё при Екатерине Великой в 1794 году, и в 1830, и в 1863 годах.
Стоит только удивляться, что Польша не заполыхала по-настоящему в 1848-49 годах, когда всем известный призрак «бродил по Европе». Скорее всего, в Варшаве и Лодзи, не получая никакой поддержки из австрийского Кракова и германских Познани и Данцига, просто испугались, что николаевская армия пройдётся по русской Польше таким же катком, как по восставшей Венгрии.
Революцию, разгоревшуюся в России в 1905 году, польские политики, вне зависимости от взглядов, восприняли как уникальный шанс. Свой польский шанс. Польские земли империи, которые по сравнению с остальной Европой были довольно отсталыми, намного опережали почти все русские губернии, за исключением лишь двух столичных.
Промышленное производство уже в начале 1890-х годов опередило по стоимости выпускаемой продукции сельское хозяйство. Соответственно, сильно выросла и численность пролетариата, вполне себе революционного. Впрочем, пятнадцать лет спустя, в сражениях с Красной армией, польский рабочий класс показал, что в душе каждый его представитель – это скорее несостоявшийся пан, чем пролетарий, которому нечего терять, кроме цепей.
Настоящих буйных было мало
Тем не менее, именно в 1905 году в Варшаве и Лодзи порой было так же горячо, как в Москве и Петербурге. Но польским революционерам явно не хватало действительно выдающихся лидеров. Одним из них мог бы стать социал-демократ Мартин Каспшак, неплохо знакомый с Плехановым, но он оказался в тюрьме ещё весной 1904 года в разгар антивоенных манифестаций, когда защищал одну из подпольных типографий. 8 сентябре 1905 года Каспшака казнили в Варшавской крепости.
У памятника Мартину Каспшаку в родном селе Чолово неподалёку от Познани всегда свежие цветы
У другого потенциального вождя, Юзефа Пилсудского, возглавлявшего боевую организацию социалистической партии – ППС, к тому времени ещё не было ни авторитета, ни опыта революционной борьбы. Из того, что соратники могли поставить в заслугу будущему «коменданту», «маршалу» и «начальнику государства», наберутся ссылка в сибирский Киренск, а также побег из петербургского дурдома.
Боевики Пилсудского начали стрелять ещё в конце 1904 года, до Кровавого воскресенья. К зиме антивоенные митинги и демонстрации в польских городах немного утихли, но после падения Порт-Артура и особенно после расстрела мирного шествия в Петербурге 9 января разгорелись с новой силой. Многие польские партии требовали уже не только независимости, но и свержения монархии.
Достаточно сложно узнать Юзефа Пилсудского на этой фотографии 1899 года
Однако в лидерах числились в основном умеренные политики, прежде всего из «эндеции» — Национально-демократической партии. Эта партия долгое время занимала жёсткие антироссийские позиции, считая даже агрессивную германизацию за меньшее зло по сравнению с «царским гнётом». Однако в дни первой русской революции лидер эндеции Роман Дмовский сделал неожиданный разворот, считая, что объединение славянских польских земель может осуществить только Россия. Политик рассчитывал, что она тут же пойдёт на уступки полякам и даже на автономию.
Позже Дмовский стал депутатом Государственной Думы второго и третьего созывов, а свои идеи изложил в программной книге «Германия, Россия и польский вопрос», где писал следующее:
Это настолько понравилось императору Николаю II, что он впоследствии объявил «воссоздание целокупной Польши» одной из главных целей России в мировой войне. «Целокупной», разумеется, под скипетром Романовых.
Роман Дмовский: то русофоб, то русофил
Между тем именно Дмовский изначально был одним из идеологов борьбы с обрусением всеми возможными средствами. По его словам:
Другое дело, что лидерские качества такого политика были вполне востребованы в русском декоративном парламенте – Думе, но не в революционных сражениях. Польские рабочие и крестьяне ещё подхватили стачечное движение осени 1905 года, но, в отличие от московского пролетариата, после манифеста 17(30) октября их активность быстро сошла на нет.
Характерным признаком того, что революция «по-польски» закончилась в 1905 году фактически ничем, вполне можно считать тот факт, что в Государственную Думу первого созыва благополучно избрались едва ли не все активные политики западных губерний России. За исключением как раз непримиримого Пилсудского, который просто бойкотировал русские выборы и… лидера НДП Дмовского. Первого из эндеков ещё не успел «оценить» сам император, но, по всей видимости, потом оценил, и избранию довольно популярного политика уже ничто не мешало.
Их называют отцами польской независимости. Юзеф Пилсудский и Роман Дмовский
Тем временем «избранные» от западных губерний сформировали в Думе особое польское коло, в котором сначала оказалось 33 депутата, в втором созыве – уже 45. Уже потом, после разгона второй Думы, царская власть ценой колоссальных бюрократических усилий сумела «урезать» польское коло в Думах III и IV созывов до 11 и даже 9 депутатов.
Интересно, что в Госсовете России тоже имелось немногочисленное польское коло, но и среди его членов никто был не в силах конкурировать с тем же Юзефом Пилсудским. Впрочем, вплоть до мировой войны и Пилсудского, по большому счёту, хорошо знали только сами стрелки, его будущие легионеры.
«Лютые» революционеры
(Luty – «февраль» с польского.)
Февральский 1917 года «призыв» польских революционеров тоже вряд ли можно всерьёз сравнивать с героями Октября и Гражданской войны во главе с Железным Феликсом — Дзержинским. Однако не в пример революции 1905 года, когда активность поляков в основном Польшей и ограничивалась, немало «героев» этой национальности сумели проявить себя в петроградских событиях.
И хотя сегодня их имена известны только специалистам, напомнить о некоторых их деяниях просто необходимо. Уже потому хотя бы, что зачастую слишком уж очевидна и в делах, и в словах совершенно особая польская специфика. Для начала отметим, что члены польского коло вошли в небезызвестный Временный комитет Государственный Думы, который ещё до отречения Николая II проявил готовность принять на себя всю полноту власти в России.
Из состава Временного думского комитета и был выдвинутый польский лидер, которого трудно назвать неформальным, – 50-летний Александр Ледницкий. Этот пан дворянин родом из-под Минска, блестящий оратор, но достаточно скромный юрист, вряд ли мог в те времена потягаться в популярности с Пилсудским или Дмовским. Но первым делом в ночь на 1 марта лично председатель Думы Михаил Родзянко отправил поляка Ледницкого в первопрестольную – сообщить о революционных событиях в Петрограде.
Пан адвокат Александр Ледницкий
Когда стало понятно, что дело неуклонно идёт к тому, что Временное правительство одарит Польшу даже на автономией, а независимостью, Ледницкий возглавил думскую комиссию — ликвидационную по делам Царства Польского. Как видно, почувствовав себя всемогущим, Ледницкий даже откажется признать обосновавшийся в Париже польский национальный комитет во главе всё с тем же Дмовским.
Дела у «ликвидаторов» продвигались неспешно – независимость оккупированных территорий легко объявить, но сложно воплотить в жизни. Большевики же, придя к власти, приняли как данность назначение Ледницкого представителем Регентского совета ублюдочного Польского королевства. Его, напомним, в 1916 году поспешно состряпали на польских землях Российской империи австро-германские оккупационные власти.
А вскоре ленинский Совнарком принял решение выслать Ледницкого из России, поставив крест на его политической карьере. Парадокс, но его и в Варшаве и в Париже как одного из лидеров не приняли — сочли слишком «русским». Ледницкий вообще плохо кончил – в годы правления Пилсудского он оказался замешан в финансовых аферах и в 1934 году покончил с собой.
Помимо Ледницкого, отличиться в февральские дни сумели в основном поляки калибром помельче. Так, группу солдат Волынского полка, которая арестовала премьера-германофила Штюрмера, поручили возглавить поляку – поручику Шиманскому, что вряд ли можно считать случайностью. Другой офицер того же полка, Яблоньский, стал командиром отряда, который очистил под выпуск «Известий Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов» типографию газеты «Копейка».
Среди военных колонн, маршировавших с красными бантами перед Таврическим дворцом, где заседала Дума, одной из первых оказалась колонна Лейб-гвардии Егерского полка, и ей командовал член ППС (Юзефа Пилсудского, с другой стороны фронта) прапорщик В. Матушевский. Сам же Таврический дворец охраняли наряды под командованием поручика А. Скобейко, опять же поляка.
Удивительно, но в те дни многие русские политики всерьёз полагали, что революционные поляки даже не подумают теперь заикаться о независимости. Так, подчинённый Милюкова из министерства иностранных дел, возглавлявший юридический отдел барон Нольде прямо говорил: «Не нужна Польше независимость. Лучше дайте им уланов, мундиры и прочую мишуру». А ведь едва ли не первым заявлением Милюков на посту министра стало обещание как минимум автономии для Финляндии и… Польши.
Впрочем, практически все поляки, так или иначе задействованные в военных делах, рассчитывали как раз на оперативное формирование самостоятельной польской армии. Пусть даже в составе русской, уже не императорской, армии. Об этом будут вестись переговоры уже со следующим временным премьером Керенским, это будут обсуждать и участники съезда поляков-военнослужащих в Петрограде.
«Создание польской армии может помочь вашей и нашей свободе». Так в мае 1917 года убеждал своих российских слушателей неуёмный Б. Матушевский, однофамилец прапорщика из лейб-егерей, который ещё в 1915 году буквально продавил идею с польскими легионами в русской армии. Дело с легионами, как известно, сильно застопорилось, а к 1920 году в новой Польше уже напрочь забыли и о «нашей», и о «вашей» свободе.
Свежие комментарии