Георгиевский пост. На пороге катастрофы
Памятник подвигу казаков Георгиевского поста, установленный ещё при царской власти
На берегу Неберджаевского водохранилища, раскинувшегося в живописной долине и снабжающего Новороссийск водой, путник может заметить старинный памятник. Монумент символизирует собой одновременно подвиг и трагедию, разыгравшуюся в этих местах в 19-м веке, а также является своеобразным историческим осколком некогда важной Адагумской кордонной линии. Во второй половине 19-го века в этой долине стоял один из постов линии – Георгиевский, чья гибель и увековечена в камне.
Георгиевский пост – звено кордонной линии
После Крымской войны Российская империя стремительно возвращала утраченные позиции на Кавказе. Практически сразу после подписания мирного договора русские войска заняли территории Анапы, Новороссийска, Сухума и т.д. При этом столица была решительно настроена завершить и многолетнюю Кавказскую войну. Однако, несмотря на это желание, дополнительные военные силы Петербург выделял крайне мало и нехотя, продолжая судить о Кавказе по «остаточному принципу».
Назначенный главнокомандующим Отдельным Кавказским корпусом в 1856 году князь Александр Иванович Барятинский вполне резонно решил устройством новых укреплений рассечь враждебные империи горские племена, способные создать военный союз против России. Так, создаваемая с нуля Адагумская кордонная линия должна была разобщить натухайцев и воинственных шапсугов.
23 апреля 1857-го года созданный для цели построения новой линии Адагумский военный отряд перешёл Кубань и двинулся в верховья реки Адагум, которая образуется путём слияния рек Неберджай и Баканка. Воюя одновременно с горцами, климатом, рельефом и малярией, отряд упорно строил дороги и возводил новые укрепления и станицы.
Новая линия начиналась у Суровского поста на берегу Кубани и витиевато спускалась на юг, оканчиваясь мощным Константиновским укреплением на территории современного Новороссийска. Вся линия была разделена на степную и горную части. Центральным укреплением всей линии было укрепление Нижне-Адагумское на реке Адагум в районе современного хутора Новотроицкого.
Одним из звеньев Адагумской линии был Георгиевский пост у реки Липки (поэтому в некоторых источниках пост именуют Липкинским), по сути венчающий линию недалеко от последнего Константиновского укрепления и относящийся к горной её части. Построен пост был в 1861-м году в долине Неберджая. Он должен был прикрывать только начинавшие в то время разрастаться станицы Верхнебаканская и Нижнебаканская, а также предупреждать Новороссийск об опасности.
При этом месторасположение поста было выбрано крайне неудачно. Фактически Георгиевский находился на дне современного Неберджая, который в то время до строительства водохранилища скорее напоминал большое ущелье, нежели долину. Вокруг же высились горы, густо поросшие труднопроходимым лесом. Ближайшее укрепление, которое могло оказать военную помощь, располагалось за Маркотхским хребтом. Поэтому привычная на степной Кубанской линии система сигнализации огнём, дымом и поднятием специальной фигуры здесь просто не работала. Позвать на подмогу или же предупредить о надвигающейся угрозе было просто некого. Единственным «сигнальным» инструментом было одно единственное орудие, выстрел из которого и в хорошую безветренную погоду за горными хребтами был сложно различим.
Гарнизонная жизнь на окраине империи
В 1862-м году начальником поста был назначен сотник Ефим Миронович Горбатко. Под его командованием находились казаки 6-го пешего Кубанского (Черноморского) пластунского казачьего батальона. По данным, выгравированным непосредственно на памятнике, нижних чинов было не более 35 бойцов. По другим данным, была допущена неточность из-за раздельных похорон павших героев, и количество гарнизона было не менее 40 казаков. При этом все казаки были коренными жителями Кубани родом из Уманской, Староминской, Старощербиновской и Камышеватской станиц.
Ефим Миронович своему назначению начальником был явно не рад. Сотник сразу осознал уязвимость поста. При этом его географическое положение было далеко не единственной проблемой. Так, крепостной вал, который традиционно был либо трапециевидной четырёхугольной формы, либо в виде пятиугольника, скорее напоминал небольшой круглый холм. Вся артиллерия поста состояла, как уже было указано, из одного орудия, тогда как другие укрепления вооружались двумя или четырьмя орудиями. Лес, привычно вырубаемый вокруг любого оборонительного сооружения, в данном случае был всего лишь несколько прорежен, что позволяло противнику подойти к посту чуть ли не вплотную на расстоянии 10-30 метров, используя деревья как прикрытие.
Одна из последних сторожевых вышек кордонных линий, сохранившаяся к началу 20-го векаПри этом наличными силами провести, по сути, перестройку поста сотник Горбатко не мог. А высокое начальство, видимо, считавшее пост «под сенью» быстро растущего Новороссийска, не спешило тратить усилия на должное укрепление какого-то горного поста, когда рядом строился целый город.
Бывший однополчанин Горбатко, войсковой старшина Вишневецкий, посетивший Георгиевский пост с отрядом пластунов в трагическом 1862-м году, так описывал укрепление и окружающую обстановку:
«Мы встретились как старые товарищи и вошли в его поистине убогое обиталище. Он пригласил меня отобедать, и за этою предсмертною трапезой Горбатко горько жаловался на неудовлетворительное укрепление поста, несмотря на его важное значение… Действительно жизнь этих пластунов была самая невыносимая и выносилась только вследствие глубокого сознания долга царской службы. Пластуны Липкинскаго поста жили в тесном помещении, построенном в расщелине гор, куда редко заглядывало солнышко. Кругом лес, которого нельзя не назвать украшением природы, но не всегда можно смотреть на него такими глазами. По милости этого леса, нельзя было выйти из поста ни днём, ни ночью: сейчас раздадутся из лесной чащи выстрела горцев».
Предчувствие бедствия
За некоторое время до полного истребления поста в среде гарнизона чувствовалась какая-то внутренняя напряжённость и задумчивость некогда весёлых и вечно задорных пластунов. Даже песельники, скрашивающие народным творчеством тяжкие гарнизонные будни, хранили молчание. Кто-то точил штык со словами «я три дня штык гострю каминцем, и так зробив, як шило гострое, нехай голомшивцы (презрительное прозвище черкесов, данное им казаками за плешивость и нечистоплотность в плане мытья волос) тилько придут, буде чем их тыкать». А кто-то тоскливо отзывался, советуя надеть чистые белые сорочки.
Не менее напряжённо вела себя и жена сотника Марьяна, прибывшая на пост ведомая своими тяжёлыми снами и предчувствиями. К удивлению пластунов казачка, обеспокоенная странной тоской и чувством близкой беды, даже выучилась неплохо стрелять из ружья и гордилась, что не мажет с расстояния 150 шагов, приговаривая, что коль черкесы нападут, то она наверняка кого-нибудь да застрелит. При этом на все просьбы супруга уехать со злополучного поста казачка отвечала решительным отказом.
Долина Неберджая сейчасНе менее мрачна была и погода. Тяжёлые низкие свинцовые тучи нависали над всем ущельем, буквально проглотив вершины тёмных гор. Ливень частенько лил такой, что гарнизон буквально слеп, не замечая, что творится в пятидесяти метрах от поста.
Горбатко все эти изменения отлично видел и сам чувствовал надвигающуюся угрозу. Так, за несколько дней до нападения на пост увеличилось число одиночных обстрелов поста из ружей. При этом обстрел вёлся в основном с одного направления. Но кроме как поддерживать боевой дух и внимательность бойцов сотник сделать ничего не мог. Попытка перестроить хотя бы одну сторону поста наличными силами в сложившихся обстоятельствах означало только одно – поставить гарнизон в ещё более уязвимое положение и самим пригласить неприятеля внутрь поста.
Враг на пороге
В дождливую ночь с 3 на 4 сентября 1862-го года северо-западнее Неберджая начался сбор черкесских отрядов, состоящих в основном из враждебно настроенных натухайцев. Численность противника была крайне внушительной – до трёх тысяч пеших горцев и около шести сотен всадников.
По злой иронии судьбы вражеский отряд не ставил себе задачи нападение на Константиновское укрепление, что и понятно. Константиновское укрепление было самой настоящей крепостью трапециевидной формы с высотой каменных стен до трёх метров с капонирами и люнетами. Мощное артиллерийское вооружение просто рассеяло бы толпы горцев ещё до подхода их к крепостным стенам. Само укрепление уже обзавелось своим форштадтом, по сути, будущим городом, в котором селились казаки и их семьи, торговцы и моряки.
Более того, натухайский отряд даже не желал штурмовать Георгиевский пост, надеясь обойти его стороной незамеченным. Целью отряд себе ставил разграбление и истребление станиц Верхнебаканской и Нижнебаканской. И эта цель для горцев была вполне оправдана. Станицы становились центрами торговли и общения горцев и русских. Заводились дружеские, а порой и родственные отношения, что, естественно, сокращало ряды фанатично агрессивных черкесов. Да и сам уклад мирной жизни по законам медленно, но неуклонно сокращал ряды неприятеля.
В первые часы 4 сентября собранный отряд черкесов в полной темноте, поливаемый ливнем, двинулся в сторону Неберджаевского ущелья.
=0=0=
Казачье Рождество. Перестрелки, копчёный гусь и христославы
Кубанские казаки у рождественской ёлки
Кубань и Северный Кавказ в 19 веке всё ещё оставались диким краем, опасным и необжитым. Казачьи станицы напоминали скорее земляные укрепления, ощетинившиеся сторожевыми вышками, на которых и днём и ночью дежурил караул. Вокруг станиц оборудовали пикеты. А в потаённых местах стояли секреты с двумя-тремя проверенными казаками, способными долгое время в стужу и жару непрерывно следить за своим участком. Строго по часам, согласно уставу, в дозор выезжали казачьи разъезды.
Стреляющие праздничные дни
Несмотря на то, что в зимнее время боевые действия на Северном Кавказе по объективным погодным причинам обычно несколько затихали, ожидать спокойных праздников не приходилось. А посему казаки кордонной линии и ближайших станиц держались на стороже, и не зря.
Так, 26 декабря 1825-го года в районе Екатерининского поста на реке Кубань черкесский отряд в двести воинов совершил попытку прорыва. Неприятеля вовремя обнаружили казаки. Завязался скоротечный бой, в результате которого горцы отступили, потеряв четыре бойца убитыми.
4-го января 1826-го года горцы уже атаковали непосредственно казачье селение Ново-Екатерининское. При этом неприятельский отряд насчитывал до 4 тысяч человек. Однако столь крупное передвижение сил противника было обнаружено задолго до его подхода к границам селения. Отряд казаки встретили массированным ружейным и артиллерийским огнём. По сути, противник попал в засаду, поэтому, разбившись на группы, стремительно отступил, чтобы не потерять убитыми весь отряд.
27 декабря 1832-го года жаркий бой пришлось принять пикету урядника Суры, под командованием которого находились только 14 казаков. Под термином пикет скрывалось самое малое укрепление кордонной линии, окружённое плетнём с земляной насыпью и небольшим рвом. В тот день горский пеший отряд в 300 воинов подошёл к Кубани. На пути отряда стоял только скромный пикет, но укрепление оказалось необычайно «зубастым». Три часа урядник и казаки обороняли свою позицию. И, верно, были бы храбрые бойцы перебиты, если бы с соседнего поста не поспешила бы подмога, окончательно рассеявшая противника по Закубанью.
7 января 1855-го года вблизи Екатеринодара появился военный отряд горцев численностью 1000 воинов. Целью горцы выбрали не укреплённый город, а станицу Пашковскую, что юго-восточнее столицы Кубани. В то время Пашковская хоть и была крупной станицей, но, как и прочие станицы, кроме небольшого рва, земляного вала и сторожевых вышек, иных оборонительных сооружений не имела. Вся артиллерия же состояла из одного орудия.
Казачий пост
Мгновенно сыграли тревогу. На крепостной вал сбежались все мужчины, способные держать оружие. Стойкость обороняющихся заставила горцев увязнуть в бою. Наконец противник начал отступать, надеясь переформироваться и снова броситься на штурм. К счастью, в Екатеринодаре уже знали о нападении на станицу, и через некоторое время кавалерийский отряд во главе с генералом и наказным атаманом Черноморского казачьего войска Григорием Ивановичем Филипсоном прибыл к Пашковской. Казаки рассеяли неприятельский отряд и начали преследование врага.
Война войной, а Рождество по календарю
Несмотря на практически блокадное положение большинства казачьих станиц, праздники отмечались с торжественной обрядностью и по определённым правилам. Более того, вопреки реформам Петра Великого, насаждавшего празднование Нового года с 31 декабря на 1 января, казаки, отличавшиеся патриархальностью укладов, упорно продолжали праздновать именно Рождество по старинной традиции, вплетя в святки заодно и Новый год, но на другой основе.
И тут легко запутаться, т. к. вплоть до 1918-го года вся держава жила по Юлианскому календарю, согласно которому Рождество выпадало на 25 декабря, далее следовал Новый год, а Крещение, по сути, совпадало с современным Рождеством.
Вплоть до самого Рождества длился Филиппов пост, т.е. Рождественский. Поэтому никаких бурных застолий в вечер перед Рождеством не было. Основным ритуалом в это время была вечеря, т.е. ужин, начинавшийся с кутьи и прочих постных блюд. Также было принято носить родственникам и друзьям кутью и пирожки. Обычно гостями были либо дети, либо молодые семьи. Конечно, не обходилось и без доли чисто славянских обычаев. К примеру, к ужину «звали» Мороза или же ставили приборы умершим предкам.
Утром на Рождество многие станичники устремлялись в церковь. А на улицах уже вовсю гуляли так называемые христославы. Это могли быть и дети, и молодёжь, и даже взрослые казаки. Компания христославов носила макет звезды и исполняла обрядовые песни, славящие Спасителя.
А уже рождественским вечером совершался обряд колядования. В нём принимали участие дети и женщины. Колядовщики, как и христославы, пели обрядовые песни, но их песни носили не только религиозный характер. Песни-колядки могли призывать к обильному урожаю, счастливому браку или рождению ребёнка. Колядование сопровождало весь святочный цикл. Колядки исполнялись на Рождество, Новый год или же на Крещение.
А вот Новый год, празднование которого носило несколько «казённый» характер поначалу, легко вплели в религиозный календарь. Так, вечер накануне Нового года именовался «Щедрым» по имени святой Мелании Римлянки, получившей имя Щедрой за эту черту характера. Первый же день Нового года называли «Васильевым» днем в честь святого Василия Великого. Согласно традиции, молодую пару рядили в Меланью и Василия. В компании женщин и девушек «Меланья» и «Василий» ходили по дворам под особые песни – «щедровки», за что хозяева дворов одаривали щедровщиков пятачком, колбаской или пирогами. В конце гуляний щедровщики устраивали застолье.
Куда более хулиганистым был обряд вождения либо настоящей козы, либо ряженого в неё казака. Гуляя от одного двора до другого, такие компании всячески ругали хозяев, обвиняли в жадности, грозили изломать плетень или вынести ворота. Хозяева вынуждены были впустить в дом «козу». И тут начиналось настоящее выступление, которое оканчивалось падением «козы» у ног хозяев, дабы выпросить подарки.
Ещё более хулиганские выходки следовали за забавными новогодними «бесчинствами», которые при этом носили важную социальную функцию. Так, шумные компании молодых казаков в праздничные дни имели полное право, к примеру, снять с соседнего дома ворота и унести их на другой конец станицы. Делалось это не со всяким двором. Такими «шутками» воспитывали только дома, в которых жила гулящая девушка или нерадивый казак.
И, конечно, не стоит забывать ритуал посевания. Наутро Нового года мальчики, юноши и даже мужчины устремлялись в гости с мешочком семян. Они должны были стать первыми гостями в новом году, что, по поверьям, сулило хозяевам удачу. И тут важным моментом является то, что в посевании не могли участвовать женщины, т. к. появление на пороге барышни в Новом году считалось дурным знаком. Естественно, следовала благодарность хозяев. При этом песни-«посевалки» у терских, кубанских и донских казаков были отличными друг от друга в корне. Впрочем, вышеозначенные «щедровки» своим содержанием тоже крайне отличались у казаков Кубани и Терека.
Праздничный стол
К Рождеству традиционно уже было заготовлено мясо : кабан, барашек, индейка и т.д. Ассортимент блюд был внушительным: колбасы, холодец, черемша на постные дни, большие пироги и всеми любимые пирожки. Начинки последних сами по себе были целым меню. Пирожки начиняли фасолью и горохом, картофелем и капустой, вареньем сливовым и алычовым, вишнёвым и яблочным, в ход шёл даже кислый кизил. А в качестве питья казачки варили узвар.
Особое культовое место занимала кутья. Готовили её из пшеницы, ячменя и даже кукурузы, добавляя в эту, по сути, кашу изюм. Заправляли готовое блюдо сладким тягучим мёдом. Обрядность блюда подчёркивалось тем, что сразу из печи кутью переносили в «красный угол», т.е. к иконам. Но не только кутья имела сакральный смысл. К Рождеству вместе с кутьёй готовили особый хлеб. Это были «сгибушек Спасителя» (хлеб в форме конверта) или «сакрестия» (буханки с изображением креста).
При этом праздничные блюда на рождественское время у казаков различных войск хоть и имели общие черты, однако также обладали определёнными отличиями. Так, к примеру, среди казаков Терского и Гребенского казачьего войска был распространён особый рецепт праздничного гуся по-казачьи. При этом готовить гуся к Рождеству начинали с первым выпавшим снегом. Считалось, что к этому времени живность нагуляла достаточное количество жира. Свежую тушку гуся ощипывали, отваривали в 5-6 литрах воды с 500 граммами соли на медленном огне в течение полутора часов. После этого гуся вялят, а затем ещё и коптят. Такое мясо могло сохраняться около двух, а порой и трёх недель. К окончанию Филиппова поста, т.е. на Рождество, можно было разговеться этим кушаньем.
Таким образом, на рождественские праздники в полной мере реализовывался принцип кубанского застолья. Стол хозяина дома, по поверьям, должен был быть накрыт таким количеством блюд, чтобы самого хозяина за ними и видно не было. Порой доходило до курьёзных моментов. Так, если угощенье не было должной высоты, хозяин дома усаживался за самую низкую скамью, чтобы спрятаться с глаз.
К тому же рождественские блюда обязаны были накормить не только домочадцев, но и многочисленных гостей, среди которых могли быть даже не очень близкие люди. Накормить одинокого казака-ветерана или малоимущего также было традицией праздничных дней. А к концу 19-го века казаки даже создавали благотворительные фонды для своих небогатых соотечественников, поэтому даже небогатые казаки могли рассчитывать на праздничное угощение.
Увы, большая часть этих колоритных традиций канула в Лету в лихом времени Гражданской войны. А некоторые просто стали опасны. Так, например, приуроченные к праздникам кулачные бои в краю, в котором ветры революции разделили народ, стали смертельно опасными. С одной стороны вставали казаки-красноармейцы, а по другую могли оказаться бывшие казаки Добровольческой армии. Бились ветераны Гражданской войны отчаянно. Поэтому традиции, способные связать общество, отныне не работали, оставшись в памяти только как историческое наследие.
Свежие комментарии