Проблема царства Ивана Грозного… Или когда Россию в своём выборе раскорячило
Проблему эту решил только Петр I. Посмотрев на царящее мракобесие и назначив Церковь — государственным департаментом, Синодом. Приводным механизмом проведения в жизнь решений государя.
В интересах государства. Без болтовни и поучений. А ведь была попытка наладить правильный исторический процесс куда раньше.В начале 1551 года царь Иван IV Васильевич «возвещает отцу своему преосвященному Макарию, митрополиту всеа Руссии, собор Божиих слуг совокупити повеле вскоре». Этот Собор утвердит новый Судебник. На собрании «сотни глав приговора» (поэтому назван Стоглавым) будут зачитаны «царские вопросы», которые нанесут сильный удар по влиянию Церкви на жизнь государства, вызовут яростный спор. Выведут на новый уровень борьбу «нестяжателей» и «иосифлян» (сторонников владения церковными богатствами и землями).
В мае 1551-го церковный Стоглавый собор занялся самым главным — церковной реформой. Вопросы, обсуждённые на нём, стали сводом законов для религиозной жизни Руси в течение последующих ста лет. Очень сильно повлияли на жизнь мирян и самого Московского государства. Для русских староверов решения Стоглава сегодня являются законом. После патриарха Никона решения Собора были изъяты из оборота, негласно запрещены.
«Царские вопросы»
Собору были сформулированы предельно чётко. Будущего Грозного волновало: «достойно ли» монастырям приобретать земли, получать различные льготные грамоты?
Должна ли быть прекращена «царская поддержка» монастырям, имеющим села и другие владения?Самым большим разочарованием стал для «стяжателей» прямой запрет давать из монастырской казны деньги в «рост», хлеб «в насп». То есть заниматься ростовщичеством. Это лишало многие крупные монастыри верного и постоянного дохода. Царь потребовал: обители, что владели землей и селами, — обязаны участвовать в сборе «полонничных денег» (налог на выкуп пленных). Хотя большая часть церковнослужителей предпочитала возносить молитвы о спасении «пленённых свободе».
В своих постановлениях Собор должен был обличать сребролюбие, корыстолюбие, пьянство, недостойное поведение духовных лиц и мирян. Избирать духовных пастырей, «как и доселе избирали, грамоте гораздых и житием непорочных». Так должна была быть узаконена выборность священников, что считалось революционным явлением в мировой церкви тех времен.
Этого не знала католическая церковь, государственные протестантские церкви (лютеранство и англиканство). Местные общины (приходы) должны были выбирать «причетников и священников», местный епископ обязан полагать их в сан. Согласно постановлению Стоглава, при митрополите, епископе и при монастырях, для решения мирских дел должны быть выборные, не имеющие духовного сана.
Собор постановил: церкви нужно включаться в образовательные процессы, учредить во всех городах книжные училища с выборными преподавателями. Это была первая попытка узаконить общее народное образование в государстве. Нищих и престарелых, «не имущих где главы подклонити», Собор предложил «устроити в богадельнях пищею и одеждою». Таким образом вводя социальную защиту для обездоленной части населения.
Вопросы «царские» были заданы. Но ответа на многие из них Грозный не получил…
Архитектура реформ.
В молодом возрасте Иван Васильевич вообще был далёк от дел правления, не получил минимума, обязательного для наследника главы государства. С появлением в его жизни князя Андрея Курбского, священника Сильвестра и Алексея Адашева всё разительно изменилось. Их влияние привело к мировоззренческому прогрессу и изменению нрава будущего царя. Но неспешное обучение оборвалось целой чередой страшных событий…
Сначала был большой московский пожар, народные волнения, убийство руководителей боярского клана Глинских (примерявших на главу дома царский венец). Юноша Иван впервые столкнулся с разъярённой толпой посадских. Это были потрясения для психики. Многие потом заметили, характер государя изменился. Московские события дали понимание: нужно что-то менять, так православное государство жить не должно.
Понятно, что «царские вопросы» Ивана Васильевича писал «благовещенский протопоп Сильвестр», привезённый из Новгорода в Москву самим владыкой Макарием. Этого интеллектуала академическая наука традиционно причисляет к «нестяжателям». Сомнительное утверждение. Ввиду близости к святителю «иосифлянину» Макарию такое трудно представить. Все свои идеи Сильвестр брал из самых разных источников (даже западных), не прибившись ни к одному из противоборствующих церковных лагерей.
Первая задача Сильвестра и его «кружка» была трудной: сформулировать понятие… «православный царь». Началось всё со знаменитого «Домостроя», который этот священник и составил. Царская власть учреждена для защиты православной веры. Главная задача царя — «познать Господа и творить суд и правду посреде земли», балансируя между правосудием с христианской кротостью. Он должен почитать помощников и бояр. Жить мирской жизнью, строго по «Домострою».
Это такое руководство для мирян, с полным регламентом всех сторон жизни: отношение к светским властям, духовному чину, отношение к домашней и храмовой молитве, семейному и хозяйственному быту. Перечень обязанностей в отношении домочадцев, слуг, соседей. Это жёсткая иерархия ценностей: Государство — Церковь — Семья.
«Домострой» вполне органично лёг на реалии жизни Московского государства, литературный труд Сильвестра был крайне востребован (сегодня сохранилось не менее сорока его списков). Всё сформулировано в понятных описаниях, рекомендациях, конкретных моделях поведения в самых разных жизненных ситуациях.
Государство там уже не абстракция. Должно состоять под защитой богатых и знатных родов, никто не может уклониться от выполнения государственных повинностей. Семья — это самая важная государственная служба, крайне угодная Господу.
Отцу (царю), главе семьи, надлежит твёрдо блюсти в доме дух благочестия, в ряде случаев выступать домашним судьей. «Духовный отец» (церковь) — наставник главы семьи. Обладает неограниченной властью над ним, заповедует послушание. Но обязан служить образцом духовной и мирской чистоты и благочестия. Круг замкнулся. Только так может существовать «православное Царство». Утопия…
Борьба идей…
Само собой, такие идеи с неба не падали. Их авторами становились видные политические мыслители. Происхождения известного. Выходцы из западнорусских земель. Монахи Артемий и Ермолай-Еразм, игумен Артемий (крайний «нестяжатель») видели корень всех московских державных бед в имущественном неравноправии, поляризации общества, грехе церковного землевладения.
Предлагали очень крутые реформы: разделения монастырских земель среди неимущих. Царь должен стать публичным образцом смирения и послушания Церкви. Картинка Ермолая-Еразма вообще выходила лубочная, крайне идиллическая. Московское государство должно стать «крестьянским». Где землепашцы выступают главной опорой общества. Все реформы нужно направить на качественное улучшение их жизни, полностью приравняв в правах и обязанностях к аристократии.
Более серьёзным теоретиком «нового царства» стал дворянин Иван Семенович Пересветов, представивший царю проект в виде челобитной (1549 год). Родился он в семье мелкого литовского дворянина, немало помыкался по миру. Служил наёмником в Польше, Чехии, Венгрии и Молдавском княжестве. Как-то умудрился получить отличное образование, свободно владел несколькими языками и латынью. Прекрасно знал различные формы государственного устройства стран Центральной и Восточной Европы.
Был сторонником полного абсолютизма, способного победить разврат и спесь высшей аристократии. Главной опорой государю считал новую тактику и новое устройство войска. Принципы комплектования и поощрение именно «служилого сословия». Не знатного родословными, а ценимое за личные заслуги. Пересветов был убеждён: панацея от всех бед — централизованная и сильная монархия. С «грозным государем» во главе, опирающимся на постоянно отмобилизованную и воюющую армию.
«Правда» (правосудие) царя должна быть далека от церковных эфемерных понятий «кротости и милосердия». Основываться обязана на страхе и «грозе» для внешних сил и подданных:
«Царь кроток и смирен на царстве своем, и царство его оскудеет, и слава его низится. Царь на царстве грозен и мудр, царство его ширеет, и имя его славно по всем землям».
Благосостояние державы — прямой результат царской мудрости и умения внушать страх. Опирающийся на военное сословие, царь правит самодержавно, независимо от придворных и «грозно». Свою челобитную Иван Пересветов снабдил примерами. Припомнив незадачливого «Константина Ивановича» — последнего византийского императора Константина XI Палеолога. «Магмет-Салтана» — создателя Османской империи султана Мехмеда Фатиха (Завоевателя).
По логике реформатора: Византия погибла не от измены православной вере (заключив с Ватиканом унию), а от оскудения «правды» (правого суда). От развращённости и бездеятельности вельмож. Спасение можно найти только в специальном войске Царства, набранном по жёстким и понятным принципам. Его должны составлять «служилые дворяне», продвигаемые только личными заслугами. По доблести, уровню образованности и смекалке, а не по «старшинству или богатству».
Воинское жалованье (взимаемое с населения в виде податей) необходимо выплачивать исключительно деньгами, а не земельными наделами. Так же стоит оплачивать работу судей и прочих чиновников. Наказание в этой среде за коррупцию, трусость, лень или неисполнение царских приказов — только смертная казнь. Тяжесть или лёгкость проступка может регулироваться лишь способами истязаний, которым осуждённые подвергаются до казни.
Судя по всему, Пересветов был знаком с сочинениями Макиавелли. Во всяком случае, тонко уловил главную их идею: успешен будет только глава национальной централизованной монархии. Но управлять придётся по новым принципам. Смиренный и богобоязненный идеал христианского государя уже был разрушен, не выдержал ревизии кровавыми диктаторами: Ричардом III и Генрихом VIII Англии, Людовиком XI Франции, Филиппом II Испании, Чезаре Борджа и Папы Александра VI Италии, Христиана II Дании, Эрика XIV Швеции и т.д. … Не меньшей известностью пользовался валашский господарь Влад Цепеш, по прозвищу Дракула (популярный на Руси персонаж, кстати).
Всё было хорошо и гладко в концепции Пересветова… если бы не одно «но». Будучи жёстким прагматиком, из модели идеального «царства» он исключил церковь и религиозность. Главным был служилый человек, самодостаточное существо. Зависящее только от собственной силы, мудрости и отваги. Столп государства — не правая вера, а светская мудрость и знание.
Принять такое было невозможно… Московское государство было раздираемо двумя версиями теократии. Стоящие у рычагов власти «иосифляне» схлестнулись с «нестяжателями». У тех и других была одна общая точка соприкосновения: царь должен быть покорен и благочестив перед духовными наставниками. Жить в мире покаяния, смирения, вечных исповедей и исполнения «предначертаний Божиих». Которые ему растолкуют… понятно кто.
Выбор курса.
«Покаяние и правда» стали главными рычагами управления Иваном Грозным над реформируемым государством. Утопия, раздиравшая мысли государя. Путь обновления пролегал через попытку нравственного перевоспитания… всего народа. С непомерным возвышением авторитета Церкви. Которая должна как-то, неведомым образом самоочиститься. Прежде всего — от плотских грехов клира и еретических мудрований. Решения религиозные иерархи должны принимать самостоятельно, но карающим мечом их правосудия должен стать государь.
Стоглавый Собор стремился предупредить победу ересей (особенно «жидовствующих») унификацией обрядов и богослужебной практики. Наладить церковную дисциплину. Конечно же — утвердить совершившийся факт перемещения «православного царства» в Россию из захваченного турками Царьграда. В этом крылось главное противоречие, чуть не стоившее во время Смутного времени — суверенитета.
Выглядело всё гладко, замысел был глубок и возвышен. Собор утвердил концепцию «Домостроя», предполагавшим безусловное послушание всех христиан духовным наставникам. Которые ответят за своих духовных чад на Страшном суде перед Христом. Стоглав подтвердил неприкосновенность церковных имуществ, хотя царь настаивал на некоторой ревизии.
Нормы были древними, на них стояли «первый и второй» Рим. Это так называемый «Константинов дар». Московское царство самоутверждалось в достоинстве законного наследника римских и византийских императоров, перенеся к себе главные юридические и идеологические формы сосуществования светской и религиозной властей.
Юридически Церковь и Царь были раздельны. Последний не мог влиять на вопросы церковных имуществ, позволять мирским властям судить священнослужителей. Грехи иерархов и клириков подлежат наказанию от Бога, и только от него. Церковь оставалась независимо существующим организмом в теле государства. Опасное для централизации явление, поскольку основано только на доброй воле обеих сторон. Светская власть регламентирована подробными законами, пользующимися всеобщим признанием и уважением, а служители культа полностью исключены из мирского воздаяния за самые страшные провинности.
Роль царя относительно Церкви оставалась двусмысленной. Да, он повиновался своему духовному отцу и Церкви, как все подданные. Без точного понимания: где проходит тонкая грань между мирским и горним. Но после чина «венчания на царство» Грозный приобрёл неограниченные права в принятии решений.
Потому что юридически являлся главой христианского мира, защитником истинной веры и Церкви. Именно его ходатайство перед Богом во время испытаний и невзгод «избавляет державу от супостатов». Противоречие.
В Стоглаве заложена любимая идея Грозного царя: истинное «самодержство» — Божие благословение для страны и спасение для подданных. В годы его малолетства, во время бесчинств Шуйских и Глинских, государство отошло от принципов прежних властителей. Бояре изменили систему правления в угоду своим интересам, навлекли на страну Гнев Божий. Чтобы этого избежать в будущем… нужно максимально упрочить принципы абсолютизма. Даже без оглядки на Церковь. Но без её благословения ничего не получится сделать. Опять противоречие.
Как бы то ни было, решения Стоглавого Собора никогда не оспаривались Иваном Васильевичем или его ярыми врагами. Все споры крутились только вокруг механизмов приведения их в жизнь. Двойственный характер многих определений Собора создал опасные условия для толкований, что такое «русское православное царство». Какова роль царя с его единодержавным правлением.
Так появилось неприемлемое желание: сохранить в государстве Московском «византийский мир старины предков» и активно насадить принципы прогрессивного абсолютизма. Это потом выльется в уродливые формы противостояния… простого народа и законов светской власти: брадобрития, ношения западного платья, иноземных застольных обычаев, изменения чинов богослужения, урезания прав местного самоуправления.
Выводы.
Стоглавый Собор был прогрессивным предприятием. Но двояким по достигнутым результатам. Последовали нужные и полезные преобразования. Реформы судебная, денежная и налоговая, таможенная (унификация мер и весов). Частичная военная, с противоречивой системой местничества (система назначения на должности с учётом первенства по придворной службе). Было начато формирование личной гвардии царя (из дворян «тысячи»). Создавались государевы отрасли: пограничная служба, аптекарская, пушечных и каменных дел, противопожарная и т.д.
Это вполне отвечало чаяниям Ивана Пересветова: усиление централизованной монархии, при поддержке всех слоёв общества. С опорой на служилое дворянство, главный оплот государя.
Но… заложило мину замедленного действия в характер Ивана Грозного, так думается. Стало одной из причин его откровенной самонадеянности. Сознание некой сакральной природы царского служения и самой личности государя. Ведь Стоглав определил священную обязанность «боярских родов» и Церкви — советовать.
Это было чрезмерным для гордого и умного Грозного. Советчики очень скоро стали восприниматься палками в колесо, ограничителями царской власти. А иерархи православия начали покрывать своей защитой и «взятием на поруки» прямых предателей, изменников, воров из бояр и высшей аристократии. Но нарушить договор между ветвями власти Грозный не решался очень долго…
Был ли доволен Иван IV Васильевич решениями Стоглава? Многие исследователи говорят — да. Хотя последующие его спонтанные решения указывают на другое. Сторонники «иосифлянства» встретили программу, изложенную в «царских вопросах», ожесточенным сопротивлением. Церковно-монастырское землевладение объявлялось незыблемым, покушавшиеся на него нарекались «хищниками, татями и разбойниками».
Митрополит Макарий, сославшись на грамоту римского императора Константина («Константинов дар») и ярлык хана Узбека (выданный митрополиту Петру), дал понять: всеми средствами будем противиться поползновениям «земного царя» покуситься на собственность служителей «царя небесного». Грозный лишь обязан следовать их наставлениям.
Фактически, программу церковных реформ в главных пунктах — Стоглавый собор отклонил. Гнев Ивана IV не замедлил проявиться. 11 мая 1551 года, через десять дней после завершения работы Стоглава, была запрещена покупка монастырями вотчинных земель «без доклада» царю. У монастырей отбирались все земли бояр, переданные в малолетство Ивана. На царя отписывались «поместные и чёрные земли», захваченные «насильством» у детей боярских и крестьян за долги. Суздальским, ярославским и стародубским княжатам запрещалось делать вклады в монастыри.
Наконец, в мае 1551 г. была произведена массовая «подпись» (подтверждение) старых жалованных грамот. Вновь подписанные грамоты не давали освобождения от ямских денег, посошной службы, мыта и тамги. То есть… церковные финансовые вольности времён Золотой Орды (за редкими исключениями) заканчивались, тарханные грамоты признавались новым Судебником — ничтожными.
Грозному царю и правительству Избранной рады удалось нанести серьёзный удар по «стяжателям». Церковно-монастырскому землевладению и податным привилегиям монастырей-вотчинников. Несмотря на всю благопристойность, поминание Господа, и видимое смирение царя перед «промыслом Божиим» и архиереями… ход Стоглавого собора показал: церковная идеология не способна справиться с задачей теоретического обоснования самодержавия. Наоборот, приводит в прямой конфликт с идеей.
Непоступательное правление Ивана Васильевича, его крутые виражи реформ, противоречивые решения — внутренняя борьба человека. С системой, которую он не может подчинить своей воле. Даже понять. Невдомёк было державнику Грозному, что боролись против него не внешние враги или изменники. Это был огромный пласт теократии. Люди, восседавшие на Стоглаве в роскошных или скромных облачениях, «иосифляне» и «нестяжатели» — были одинаковы опасны.
Им неведомо было понятие «государство». Не знакомо явление «полезности обществу». Всё свое «бытие» и жизнь они рассматривали как преддверие Царства Божия. Земные дела и обязанности служению государственным делам противоречили этой установке, мешали.
Для Ивана Васильевича была понятна другая, «третья теократия». Где он видел себя последним «христианским государем во вселенной». Очень почитаемым им лично — императором Константином Великим. Который откладывал своё крещение до смертного одра. Понимая: совместить христианский долг с обязанностями правителя — невозможно. Соответствующе поступил предок Ивана Грозного, святой равноапостольный Владимир Святославич. Когда отменил после своего крещения смертную казнь.
Времена суровые наступали. Быть духовным наследником этих двух государей (как Грозный часто говорил) — это умение демонстрировать несгибаемую волю. Беспощадные казни предателей и изменников, воров и мздоимцев, саботажников царской воли. А требования Церкви… это смирение, милосердие и праведность. Государственное малодушие.
Прикрытое болтовней о нравственности и угодности Господу. Вот и раскорячило Россию вместе с последним «христианским царем». Раскололо. По сей день в кучу собраться не можем. Забыв мудрость, «кесарю — кесарево…». Не нужно встряхивать коктейль. Тем более — перемешивать.
ß
Пляски с бубнами вокруг Куликовской битвы: была или не совсем та…?
Конечно, была. Хотя ряд публицистов и альтернативно одарённых граждан (с научными степенями разных наук) это отрицают. Книжки толстые пишут. Другого рода историки ожесточенно спорят о месте битвы, численности войск, ходе сражения. Кто именно явился архитектором громкой победы, ведь князь Дмитрий был в первых рядах войска рядовым дружинником. Быстро контуженным, спрятанным под срубленной березкой. Командовать был не способен в принципе…
Источники.
Краткие упоминания о Куликовской битве вошли в летописи ряда удельных русских княжеств. Замечено побоище в Новгороде и Пскове, тогда стоящих особняком от всех неурядиц Москвы, Рязани, Твери и Литвы. Списки погибших в бою князей, воевод и бояр есть в поминальных («животных») книгах-синодниках. Документы эти в подделке невозможны. Не рассказывайте сказки. Упоминания «о битве на Дону» попали в княжеские грамоты, родословные записи, разрядные книги, записи в рукописях.
Возвышенные и подробные сведения о битве исследователи черпают из двух художественно-публицистических произведений. «Задонщины» и «Сказания о Мамаевом побоище». «Задонщина» имеет второе название, кстати: «Слово о великом князе Дмитрие Ивановиче и о брате его князе Владимире Андреевиче. Писание Софониа Старца Рязанца». Или же… «Слово Софония Рязанца о великом князе Дмитрии Ивановиче и о брате его Владимире Ондреевиче».
Сие произведение дошло до наших дней в шести списках, самый ранний — Кирилло-Белозерский. Составлен монахом в 80-ые годы XV века, является переработкой первой половины изначального текста «Задонщины». Второй более-менее древний список — начало XVI века, остальные четыре относятся к XVI-XVII векам. Из них только два содержат полный текст. Все рукописи имеют чересчур много ошибок и искажений. Реконструировать изначальный текст не представляется возможным.
На основании косвенных данных и анализа текста ряд академических исследователей склонны назвать дату создания «Задонщины» — 80-ми годами XIV века. То есть, буквально по следам Куликовской битвы всё написано. Автором был некий Софоний Рязанец, назван в заглавии двух списков произведения. Тверская летопись включила на свои страницы отрывок текста, указав дату битвы — «1380 год»:
«А се писание Софониа Резанца, брянского боярина, на похвалу великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его князю Володимеру Андреевичу».
Вполне может быть, это даже был боярин из окружения рязанского князя Олега. Есть очень похожее имя — Софоний Алты-Кулачевич, возможный участник битвы. Но доподлинно автор не установлен. Потому что в одном списке произведения о Софонии сказано, как о постороннем человеке:
«Аз («я» — автор «Задонщины») же помяну резанца Софония...».
Основная политическая идея «Задонщины» — показать неимоверное величие самой битвы, сделать её событием мирового масштаба.
«Шибла слава к Железным Вратам, и к Караначи, к Риму, и к Кафе по морю, и к Торнаву, и оттоле ко Царюграду на похвалу русским князем...».
Тут переизбыток явный, но не суть. «Задонщина» описывает некое событие, Куликовскую битву. А не даёт исторически последовательный рассказ о причинах, подготовке к сражению, саму сечу, возвращении победителей и т.д. … Это просто эмоциональное преломление всех событий в авторском восторженном восприятии. Нить повествования постоянно скачет челноком ткацкого станка: из Москвы на Куликово поле, снова в Москву, в Новгород, опять на Куликово поле. Настоящее сплетено с делами минувших дней.
В «Задонщине» нет описания поединка Пересвета с татарским богатырем Челубеем. Хотя оба инока (Пересвет и Ослябя) принимают участие в сражении:
«И сказал Пересвет-чернец великому князю Дмитрию Ивановичу: «Лучше нам убитыми быть, нежели в плен попасть к поганым татарам!» Поскакивает Пересвет на своем борзом коне, золочеными доспехами сверкая, а уже многие лежат посечены у Дона великого на берегу.
И говорит Ослябя-чернец своему брату старцу Пересвету: «Брат Пересвет, вижу на теле твоем раны тяжкие, уже, брат, лететь голове твоей на траву ковыль, а сыну моему Якову лежать на зеленой ковыль-траве на поле Куликовом, на речке Непрядве, за веру христианскую, и за землю Русскую, и за обиду великого князя Дмитрия Ивановича».
Нет упоминаний о легендарных действиях «засадного полка» князя Владимира Андреевича Серпуховского. Хотя ряд восторженных историков углядели этот эпизод в таком описании:
«И нюкнув (бросив клич) князь Владимер Андреевич гораздо, и скакаше по рати во полцех поганых в татарских, а злаченым шеломом посвечиваючи. Гремят мечи булатные о шеломы хиновские».
Это атака «засадного полка»? Может быть… Обычно летописи маневры хитрые или неожиданные для врага описывают подробно. Специальными словами. Тут больше походит на обычное вступление в битву. Когда каждый удельный князь устремляется на вражин, громко «нюкнув» что-то воодушевляющее для своих дружин…
Нет в «Задонщине» полоумного эпизода, когда князь Дмитрий возжелал снять генеральские погоны. В ватнике кольчужке рядового пехотинца встал в первые ряды чуть ли не «сторожевого полка». По любым раскладам — принимавшем первый удар, отданный на тактическое заклание. Не знает «Задонщина» о его контузии, беспробудном обмороке под срубленной березкой.
Сказка.
Эта сомнительная по правдоподобности героика пришла из «Сказания о Мамаевом побоище». Которое почти все специалисты датируют концом XV века. Через сотню лет после Куликовской битвы написано, как бЭ. Склонен верить дотошному анализу «Сказания...» в исполнении к.и.н. Андрея Петрова.
Тут просматривается голая идеология и пропаганда периода захвата Москвой удельных Великих княжеств. Сказ о «центре русских земель», нелегкая ответственность за судьбу всей Руси. «Сказание…» перегружено тремя публицистическими линиями противостояния:
- центр (Москва) и правильные союзники (мелкие княжата удельные);
- Москва и изменники делу Руси (Рязань). Измена тут политическая, военная, общему православному делу… «святой Москве»;
- Москва и враги (Золотая Орда и Литва).
Во времена Дмитрия Донского это было неведомо власть предержащим, абсолютно не актуально для молодого Великого княжества Московского. Политически так не мыслили. А вот во времена «стояния на Угре» Ивана III — именно всё так понималось. Во всяком случае, среди книжников и монастырских грамотеев, грезивших величием «третьего Рима».
Что бы не говорили, «Сказание о Мамаевом побоище» является социальным заказом великокняжеского двора и митрополита. Неимоверно прославить нарождающееся самодержавие, заклеймить позором «предателей рязанцев» (обосновать аннексию княжества). Припутав ни о чём не подозревающую Литву и даже… Золотую Орду. Которые не при делах вообще. Дмитрий Донской бубну выколачивал безродному Мамаю, «узурпатору и авантюристу». Не хану даже…
- о «трёх стражах» (разведывательных отрядах), раз за разом посылаемых Донским навстречу Мамаю далеко за Оку — в глубину татарской территории;
- о десяти «гостях-сурожанах» (крымских купцах), взятых Дмитрием в поход «поведания ради»;
- о трех дорогах, по которым русское войско выходило из Москвы;
- об «уряжении полков» (сборе и воинском смотре) на Девичьем поле под Коломной;
- об «утренней мгле» (густом тумане) перед битвой;
- о переодевании Дмитрия Донского в дружинника, облачении боярина Бренка в доспех великокняжеский, его стоянии и гибели под соответствующим знаменем;
- о поединке Пересвета с «печенегом»;
- о разгромных и выверенных действиях «засадного полка»;
- о поиске тела Великого князя, обнаруженного «под сению ссечена древа березова».
Вот почему многие историки сегодня крепко взяли в критический анализ события Куликовской битвы. Авторы во времена Ивана III-го сильно перестарались, напирая на идеологию и политические предпочтения Москвы рубежа XV-XVI веков. Насытив повествование целой обоймой недостоверных известий, просто бросающихся в глаза историку. Который свободно ориентируется в документах и реалиях двух эпох. Есть интересная версия: «Сказание» специально писалось под столетний юбилей Куликовской битвы. Может быть.
Сюжетные линии.
Самое подозрительное в этой истории — роль святого Сергия Радонежского, о благословении которого «Задонщина» словечком не обмолвилась. Будет отдельная статья на эту тему, но строго исторически можно утверждать: великий подвижник за какое-то время до Куликовской битвы отказался благословить Великого князя на войну с Мамаем. В одной из рукописей «Жития» русского святого приведено его прямое возражение Дмитрию Ивановичу:
«...пошлина (исконный порядок, установление) твоя держит (удерживает, препятствует), покорятися ордынскому царю должно».
Святой напоминает тем самым: Москва должна следовать установленному порядку. Быть верной клятве, данной Мамаю. Который выдал ярлык на Великое княжение Дмитрию, подтвердил тарханные права православной церкви. И вот… перед самой битвой преподобный Сергий переобувается в воздухе. Накануне Куликова Поля говорит иное:
«Подобает ти, господине, пещися о врученном от Бога христоименитому стаду. Пойди противу безбожных, и Богу помогающи ти, победиши».
Политическая обстановка изменилась? Ничего не утверждаю. Но из историографии нужно исключить или одно… или другое высказывание. Тем более есть смешное место в «Сказании…». Узнав о решении Московского князя, Олег Рязанский (это предатель который) говорит:
«Я раньше думал, что не следует русским князьям противиться восточному царю. А ныне как понять? Откуда такая помощь Дмитрию Ивановичу?..»
И бояре его (Олега) сказали ему:
«...в вотчине великого князя близ Москвы живет монах, Сергием зовут, очень прозорливый. Тот вооружил его и дал ему пособников из своих монахов».
Без комментариев. Убойный аргумент для военачальника идти на битву с непредсказуемым исходом. Хотя времена волшебные, без промысла божия даже кошки не родят. Пусть так. История с благословением Сергием Великого князя Дмитрия в «Сказании» расписана в красках. Вплоть до неправдоподобной приторности. Зная прекрасно контекст событий того времени — это полная недостоверность.
Преподобный Сергий на дух не переносил московского князя Дмитрия. За его игры и рокировки с митрополитами, разрушение основ православной иерархии. За отказ от политики митрополита Алексия, регента-воспитателя князя. Который (на минуточку) был и духовным наставником Радонежского, хотел видеть старца на своём месте после смерти.
Нет никаких данных, что Сергий Радонежский как-то относится к событиям Куликовской битвы. О поездке Дмитрия Донского в Троицкий монастырь говорит лишь «Сказание…». Как о пророчествах и благословениях игумена накануне Куликовской битвы.
Воинские дела
потеребим… Самое интересное в битве — «засадный полк». Который негде спрятать на месте битвы, предложенном авторами «Сказания…». Ещё глупее его применять против кочевников, которые собаку съели на подобных уловках. Зато в литературе монастырской можно найти. В русском тексте «Сербской Александрии», средневековом романе о подвигах Александра Македонского. В «Сказании» содержится единственное упоминание действий «засадного полка» в русской средневековой литературе. Аналогия присутствует только в одном источнике — переводной «Александрии»:
«Александр же, сие слышав, Селевка воеводу с тысящью тысящ воинства посла в некое место съкрытися повеле».
Александр Македонский и Дмитрий выделяют резерв перед битвой. Никакой другой русский князь такого испокон века не делал. Если только не попадал в литературную среду обитания светской романистики. Помимо «Александрии» и «Сказания о…» попытка описать нечто подобное была предпринята в рассказах о взятии Казани Иваном Грозным.
Дальше читаем «Александрию», там сюжет с засадой повторяется неоднократно. Но! Этому предшествует эпизод о переодевании Александра Македонского… и Антиоха. Одного из диадохов завоевателя.
«...а Антиоха мниха воеводу вместо себя постави, на царьском престоле посади, а сам яко един от властель Антиоху предстояще».
Манёвр понятен. Глюпий перс…(а потом и татарин Мамай) должны обезглавить войско. Нанести удар по ставке предводителя. Падет стяг — сражение выиграно. Так заканчивались все битвы на открытом поле боя, вплоть до новейших времен. В «Сказании» фрагмент о переодевании Дмитрия Ивановича перед сражением, обмене доспехами с Михаилом Бренком — присутствует. Бессмысленный и опасный с точки зрения тактики.
Боярин поставлен в княжеских доспехах и «царской приволоке» под великокняжеский стяг. Погибает вместе со всем окружением из бояр и воевод. С точки зрения воинской этики Средневековья — лютый позор Дмитрию. Двойной позор — самоустраниться от руководства битвой, став обычным дружинником в первые ряды войска. Но литераторов это не смущает. Красиво же… возвышенно. Для девочек.
Дальше читаем «Александрию». Александр Македонский выходит на поединок с индийским царем Пором. Пересвет — с «печенегом». Этот бродячий сюжет ярмарочных сказителей даже не будем обсуждать. И статья писана подробная. Особый смех вызывают имена богов, призываемых на помощь Мамаем во время бегства:
«Безбожный же царь Мамай, видев свою погыбель, нача призывати богы своа Перуна и Салавата и Раклиа и Гурса и великого своего пособника Махмета».
Татарина крепко напугали, видимо. Махмет — мусульманский пророк Магомет, происхождение «Салавата и Раклия» не установлено вроде, но славянские Перун и Гурс (Хорс) — за гранью юмора. Это сделано для вящей «поганости» Мамая, его символизма идолопоклонничества. Ведь вначале ему навешали уже ярлыков в «Сказании»:
«еллинъ сый верою, идоложрецъ и иконоборецъ, злый христьанскый укоритель».
Хотя позже распутали, откуда взялись перечисления «божеств Мамая». В тексте «Александрии» есть эпизод посещения великим македонцем Алекксандром — Царства Мертвых.
«Ираклия виде, и Аполона, и Крона, и Ермина, их же боги имяху...».
Это перечисление божеств греческого языческого пантеона — Геракла, Аполлона, Кроноса-Урана, Гермеса. Ираклий стал в русских переводах Гераклом, потому что правил греческими и фракийскими землями какое-то время в летописных сказаниях. Даже в «Александрии» его имя меняется. С Ираклия на Раклия: «И дворы пусты Раклиевы...». Попытка представить греческого Кроноса — славянским Гурсом/Хорсом? Хотя какой он славянский, иранское божество.
Аполлон превратился в Перуна? Тоже нет проблем для светского «летописца». Популярное в христианстве имя «Аполлон», мечущий огненные стрелы древний бог эллинов… Прилепить его с славянскому громовержцу — пара пустых, только ковшики подноси с медами стоялыми. Это такая литературная традиция Средневековья, часто встречаемая.
Дела Казанские.
Чтобы подозрение в «перехлесте» и наложении исторических событий вековой давности окрепли, стоит вспомнить… когда Великий князь Дмитрий Иванович получил прозвище «Донской». Так его не называют современные ему летописи, не знает громкого прозвания «Задонщина». Источники начала XV века величают просто «Дмитрием Ивановичем Московским». Даже в «Сказании...» фантастическом «Донского» не найдем.
Первый раз встречается прозвание в «Степенной книге», сообщение о событиях 1525 года. Потом повторено полудюжиной разрядных книг в XVII веке. В «Пространной разрядной книге» 1475-1605 годов сообщение наиболее полно:
«Лета 7033-го году загорелась о себе (сама по себе) свеща в Орхангиле в церкви над гробом великого князя Дмитрея Ивановича Донскаго и гореша шесть дней, а угасла о себе же».
Полтора века… однако. Хотя ничего странного. Просто нужно положить перед собой описания «Сказания..» и Казанского похода 1550 года. Сценарий во многих местах одинаков. Государь Иван Грозный получил благословение митрополита Макария, отправил свои войска перед походом в Коломну:
«Сам же государь царь и великий князь поиде з братом своим со князь Володимером Андреевичем к живоначальной Троице и ко преподобному Сергию».
Именно так поступил Дмитрий Донской в «Сказании». Под стенами осажденной Казани молодой Иван Васильевич не ставку походную организует, а какой-то огромный молельный дом. Набив шатры иконами и святынями, напоминавшими о событиях Куликовской битвы или того времени. Он рвётся в бой на татар, но (как и Дмитрия Донского) его «удерживают» воеводы.
В честь преподобного Сергия Радонежского, который якобы благословил Донского на смертную сечу, — в Свяжске была построена церковь. В ней перед Казанским походом конвейером стали твориться «чудеса». Из Троицкого монастыря, словно Пересвет и Ослябя, к войску Ивана Грозного припожаловали «два инока». Принесли тематическую икону с видением Сергия, просфору и святую воду. В благодарственной молитве к преподобному Иван IV Васильевич говорит:
«...ускори ныне на помощь нашу и помогай милитвами си, яко же иногда прадеду нашему на Дону на поганного Мамая».
Накануне штурма Казани «икона Сергия» явила чудо, подняв вихри внутри осаждённого города, осенила окрестности крестным знамением. Ну и конечно… логичным и громким финалом похода на татарскую столицу стало торжественное чествование Грозного, рождение первенца, наречение его Дмитрием (в честь Донского). Занавес. Две эпохи сомкнулись в литературной героике.
Зарубежные источники.
Не нужно говорить, что Куликовскую битву не заметили в мировом сообществе. Заметили. Немецкие хроники конца XIV — начала XV века, например. Есть сообщения о битве русских с ордынцами. Не названа Куликовской? Ничего страшного, вроде все угадывается. Детмар Любекский, монах-францисканец Торнского монастыря, аккуратно вел хронику до 1395 года. Написал следующее:
«Там сражалось народу с обеих сторон четыреста тысяч. Русские выиграли битву. Когда они отправились домой с большой добычей, то столкнулись с литовцами, которые были призваны на помощь татарами, и литовцы отняли у русских их добычу и множество их убили в поле».
Чиновник Иоганн фон Позильге из Ризенбурга, тоже вел хронику с 60-х годов XIV века — до 1406-го.
«В том же году была большая война во многих странах, особенно так сражались русские с татарами у Синей Воды, и с обеих сторон было убито около 40 тысяч человек. Однако русские удержали (за собой) поле. И, когда они шли из боя, они столкнулись с литовцами, которые были позваны татарами, туда на помощь, и убили русских очень много и взяли у них большую добычу, которую те взяли у татар».
Оставим некорректности явные о битве при «Синих Водах» между Великим князем Ольгердом и тремя крымскими беями Золотой Орды, не суть. Эти две хроники включил в свой трактат «Вандалия» богослов и историк Альберт Кранц, родившийся в середине XV века в Гамбурге. Умер в 1517 году. Детмар, Позильге и Кранц с некоторыми искажениями и ляпами повторили известие о битве русских с татарами. Явно попавшее в мир немцев от новгородцев. В 1381 году в Любеке проходил ганзейский съезд, на котором присутствовал первый хронист — Детмар. Там услышал что-то.
Свежие комментарии